limurk

Идея взобраться на Ай-Петри или спуститься с неё пришла мне тотчас же, как я приняла решение отправиться с родителями в Алупку в августе 2011-ого. Вследствие – начался усиленный поиск маршрутов, карт и троп. В замысловатом многообразии я, разумеется, растерялась, проклиная топографический кретинизм. В сухом остатке мы с отцом договорились спускаться по живописнейшему /по отзывам/ Таракташу.

Без благодарностей и реверансов никак и никуда. Я нашла подробное описание здесь – http://exelenz.ru/life/ai-petri/: им же руководствовалась в дальнейшем.

Проснувшись, по обыкновению, в пять утра, позавтракав на тёмной террасе ещё до восхода, мы отправили маму на пляж, а сами потихоньку отчалили в направлении канатной дороги на Петрову гору.

Туристы, падкие на впечатления, кузнечиками сбегались отовсюду – вскоре сформировалась топочущая сороконожка-очередь. Нам повезло – жаворонковый темперамент поместил нас в голову, а двигательные импульсы, в первую очередь, коснулись мозга.

Поначалу поднимались, погружённые в густые сливки. Потом вагонетка почувствовала себя лягушкой и отчаянно запрыгала, выныривая на островки мутно-болотной зелени, пытаясь развеселить нахмуренные каменные лбы.

Верхушка встречала жеребятами и кисловатым воздушным кефиром, который, обволакивая, ускользал изо рта и расслаивался. Пушишковый лесок закончился спотыкающейся равнинкой над зубцами, откуда ничегошеньки не открывалось – канатка, отфутболивая пассажиров туда-сюда, уже взбила облака в комковатое масло.

Сеанс кондиционирования и капельного орошения в геодезической пещере оказался коротким и слабо выдающимся. От Трёхглазки мы открестились в пользу института низких температур и академии холода.

Папа, кажется, колебался, стоит ли нам спускаться самостоятельно, суровил носогубный треугольник, но сомнений своих открыто не выказывал. На положенном повороте мы обнаружили домик лесника – добротный, со спутниковой антенной, поросятами вкупе со щенками играющими в догонялки и с хранителем перевёрнутой чаши Петри, само собой. Он взглянул на нас без особого интереса из-под кустистых бровей, полюбопытствовал целью прогулки, выдал бумажную разрешительную тряпицу и велел ориентироваться с помощью жёлтых меток.

Облизавшись на уединённое жилище и посетовав, что не получила животно-растительного образования, я наткнулась на рыжие трактора и, наконец, на ритуальную кучку камней, знаменующую Таракташ.

В безлюдном царстве слоёных наполеонов, затейливых окон и форточек иной раз бывало скользко, узко и непрочно, подозрительно грохотали насупленные клочки неба, дрожали коленки, судорожно выискивались марашки и перечисленные на маршруте крупные и мелкие объекты – скамейка, профиль Катерины, лестница, пещерный лаз, источник древнего зла, крыша ресторана.

В досконально изученном отчёте всё как будто рядышком, на деле через каждые полчаса охватывает паника – заблудились. Тогда, как по волшебству, внезапно на скале, осколке или дереве появляется блёклая отметина жёлтой краской – фух, курс «не прервался, хоть выражен слабо – не слёзы, а колкая пыль из-под век».

Единственный раз, на какой-то незапоминающейся опушке в сосёнках моя-твоя-не понимай, мы забрели в тупик – пришлось возвращаться в поисках вменяемой стёжки.

У верхних ванн Учан-Су, часа через три спуска, мы заметили первых людей и почему-то ужасно обрадовались. Посидели на зелёной скамье и двинулись через дубраву /по Боткинской тропе?/ к водопаду – паре-тройке сопливых струек.

На автобус мы не успели и почесали до трассы своим ходом. На ровной дороге не поскрипывали икры, но язык на плече давил потребностью прилечь. Отец, аки энергичный горный (стре?)козёл, скакал впереди и улыбался: в пятьдесят лет жизнь только начинается. Я старательно хранила остатки дочернего мужества, пока не плюхнулась в море.

«Если шёл он с тобой, как в бой, на вершине стоял хмельной, значит, как на себя самого, положись на него»…