limurk

Вскрытая подноготная дурно пахнет (за редким исключением выдающихся преобразований оной в искусство). Это же надо было накопить в себе столько раздражения, чтобы, наконец,  решиться выложиться.

Во всём виновата моя сварливая соседка по купе – моя мизантропия однажды сделает из меня (само?)убийцу. А ещё мне пришлось добрую половину ночи скакать вверх-вниз и дожидаться, когда же откроют кабинет задумчивости… в позе пси. Вначале я отчаянно замерзала, а проводница видела десятый сон – я не достучалась до неё в поисках одеяла. Я поезда терпеть не навижу, особенно, в одиночестве. С Петрушей хотя бы покапризничать можно. К утру на мне скатывался остаточным загаром пот, а в зеркало страшно было смотреть. Но, главное, барышня напротив – сущая ведьма с козликом-мужичком рядышком, на нижней полке, тогда как я рискую свалиться с верхней! У меня парочка худеньких сумочек – «не вздумайте под меня, вы будете их доставать?» Поезд прибывает в Харьков после полудня – от валяния с боку на бок саднит спина, а сесть ровным счётом негде: супружеская пара оккупировала даже стол и проход сплошняком.

А дома тихо. За восемнадцать дней я пообвыкла, вслушиваясь в автомобильный шум на Таирова. И море куда-то запропастилось.

Одесса отчаянно грозилась, провожая меня. Дождь застал нас за обедом в отраде. Пока купальщики-(ш)ныряльщики хватали циновки, пляжные пакеты и в панике бежали, мы неторопливо прикончили куриные крылышки с картофелем, пару помидоров, творожный сыр с сёмгой, селёдку и несколько персиков, причмокивая моршинской под зонтом. После этого я решила переодеться в сухое. Небо дрогнуло от моей самонадеянности и рассвирепело оглушительным ливнем. Когда зуб перестал попадать на зуб, кончики пальцев онемели, насквозь вымокли полотенца и простынка, я приняла волевое решение двигаться под навес. Я схватила зонт и ринулась на ступеньки, предоставив Петруше прятаться под матрасом. Ветер вырвал неустойчивую воздушную конструкцию и понёс к воде. Героически Светланка спасла надувного друга и медленным шагом морской львушки последовала за мной. Оказавшись среди полуголых людей, мы никак не могли избавиться от зубодрожания и ледяных капель на ресницах. Петруша вырвалась за чаем и вернулась без водки с разлитым кофе. Но липтон мы всё-таки выпили.

Согреться не удалось даже после пробега по длинной лестнице на проезжую часть. Первая рюмочная с «музыкайфом», добротными стульями, пейзажем аля-айвазян на стене, с обаятельной еврейкой неопределённого возраста за стойкой с узлом на миниатюрной голове: «та зачем вам чайка? Возьмите десну! Вы же не такие богатые, шобы переплачивать!» – была наша.

Я – натура влюбчивая, увлекающаяся и быстро разочаровывающаяся. Я не оправдываюсь. Поддаюсь соблазнам. Таскаю за собой вину – вот поэтому-то, когда спотыкаюсь на высоких каблуках, мне приписывают пьянство. Однажды поразительная инопланетянка категорично заявила, что никуда не отпустит меня вдвоём с… впрочем, у меня нет и не было особого желания в срочном порядке искать самую высокую пальму, поэтому я никуда и не поеду. К тому же, скоро год, как я играю в другой лиге. Но даже это, кажется, мало успокаивает победителей. Самое для меня парадоксальное – я же открытая и дружелюбная, как… собачья конура, я всё о себе рассказываю, какой смысл дотошно выискивать подробности в других источниках? Всё проходит, время – лучший лекарь… и тому подобные штампы. А вас когда-нибудь прощали? Меня – нет.
                                            

Если полагать по определению, что «все глупости на земле совершаются с серьёзным выражением лица», то я – апологет глупистики.

Я редко пишу по следам – не потрошу свежак. Не столько нашествием авангардной поэзии в АВАЛград запомнился поздний майский фест, сколько разворошённой внутрянкой… Я регулярно недоговариваю – текстам, дневнику, друзьям: не из вредности или стыда… от невозможности выразить окончательно настолько, насколько хочу быть понятой.( Read more... )

Некраснеющие лгуны – белые помидоры \потому что зелёные\! С чего есаулу Шарию, да в семнадцатом, меньше чем за пяток покупать луг на берегу \тогда ещё\ (с)Мерча? Бури, как и люди, к старости впадают в детство. Правдоподобнее предположить, что какого-нибудь ботаника-любителя Ольховского занесло сюда случайно… на дирижобле… пардоньте, на воздушном шаре!( Read more... )

Меня обуял исследовательский зуд погулятельных мест по соседству.

Настойчиво тянет в огороды, даже в дендропарке. Заболела деревней… Каллинка и Маргошка посмеиваются, а я грежу коровку подоить, картошку покопать. Я не обчиталась Стейнбека, я заражена не гроздьями… раньше! Морошковым вареньем, блинами с топлёным маслом и толокном, рыбниками, шаньгами, Онегой, беловатыми пористыми мхами, русской баней, крапивными искусами, клевером и студенческим дачноусадебным сочномалахитовым раздольем Харьковщины.
( Read more... )

Когда литературные события не значительные и мало впечатляющие в повсеместной скуке, они ускользают из памяти особенно скоро. Когда и каким макаром, точнее, Андреем, я стала вхожа в клуб поэзии АВАЛ не приложу ни ума, ни души… Тем не менее, краткий обзор моих фестивальных подвигов и фото в голубом /«мне нравилась девушка в белом»/ аккурат под Самокишем в буклете с ЛАВОЙ – свидетельство плотного присутствия в студии\альманахе. Поздний апрель обнадёживает радикальным отказом от неароматной привычки, набухающей жизнью, стабильнобобрым настроением к новым потугам погружения в поэтусовку.

Сначала осторожно и постепенно, высвобождаясь из паутины февральской берлоги, в атмосфере дружеского квартирника с коньяком и селёдкой, диспутом о рифмах\анаграммах, попытками вникнуть в шизоидное творческое начало на фоне паранойи удушающего порядка холодильника повешенных мышей и коричных блинчиков.

После в дождливых посиделках под шпроты с глинтвейном и рулады Воробышка и Маргошки. Взрывающаяся в дым голова отказывалась контролировать ситуёвину в бездарном чуйстве вина: «вождь в ответе за своё племя».

– Кто вождь? – хохотала Ленкин.

– Кто племя? – возмущённо восклицала Касумка.

Впрочем, это из другой – зимней? – сказки.

Не знаю, кто переживает больше – маленьковкусночайная незабудковая Птица или респектабельная Аверина Елена Валерьевна касательно отведённой в моём дневнике роли? Насмешничаю, разумеется, как и Ленка, выказывающая притворные опасения. Не дождётесь! Все вы такие, какими я вольна видеть, а я вольна… что угодно!

Припоминаю, давеча Ха-а призналась, что составляет перечни якорей\маяков\словечек, чтобы не забыть очередное путешествие, порой теряя связи между. По-своему в черновиках я делаю то же, но упуская реальность по сути, забывая нечаянно ли, умышленно ли, сочиняю. Не вижу в том предосудительного сговора с истиной, потому как разубеждена в объективности действительности. Всё по-настоящему знаковое происходит в моей голове и только.   

Марго, приезжая в Харьков, становится короче и кудрявей, пользуясь воскресной моей занятостью. А я мудрею в испоконье – вплоть до предстоящего послепасхального расставания с космосом /с волосами/, что ничуть не мешает мне с треском проигрывать в боулинг, по-детски слизывая с трубочки молочный коктейль, и без(образ?)заботно закручивать семикилограммовые шары.

«Где оно – небо? Что такое? Не над нами, не под нами, не слева, не справа. Небо – в сердце человека, если он верует. А я не верю и боюсь, что так и умру, не увидев неба»…

…Если вы никогда не занимаетесь сексом под Шнитке – много теряете! Впрочем, я всерьёз озабочена осовремененной, эклектичной классикой, так что моё мнение – истина в отнюдь не последней инстанции субъективного пространства… мои любовники вряд ли разделяют мою увлечённость  – не спрашивала. А исследование таких щепетильных вопросов постфактум утрачивает всякий смысл. Моя жизнь в отсутствии близости непременно поблёкла бы, если бы не музыка, театр, книги, поэты, стихи. Импульсивность и впечатлительность, расцениваемые мной в недалёком прошлом как несносный крест, обрели значимость подарка, якореи, вечного двигателя.( Read more... )