limurk

— Мне это снится? — спросила Лис.

— Уже нет, — сухо ответила Дженни.

Они обе стояли в небольшом, унылом и безликом полуподвальном помещении с минимумом мебели и окон. Вся обстановка как будто намеренно подчёркивала скуку, абсурдность бытия и экзистенциальное одиночество: какой-то невзрачный топчан под выцветшим чехлом, пара трёхногих табуретов, исцарапанный потрёпанный письменный стол с крошащимися краями, облезлый пустой книжный шкаф, убогое кресло под кожу, накрытое рваным ковриком, связанным крючком из цветастых лоскутков, пара узких тёмных окон. На каждом — несколько слоёв паутины вместо занавесок. На пыльных стёклах как будто пальцем нарисованные иероглифы.

Обстановка располагала к гнетущим размышлениям о бренности всего сущего. Лис осознание конечности человека и вселенной всегда успокаивало: она придерживалась гипотезы, что звёзды и планеты однажды п(р)оглотят чёрные дыры, но те, в свою очередь, невечны, они однажды схлопнутся, как утратившая актуальность идея, и останется одна вечно расширяющаяся тёмная энергия.

Дженни не разделяла точку зрения подруги, её пугала мысль, что всё вокруг такой себе неповоротливый апокалипсис с временными ремиссиями, безнадёжно усталый, бессмысленный и беспощадный. Она чувствовала себя чертовски неуютно в сартровских декорациях, испытывая острое желание поскорей избавиться от назойливых беспокойных мыслей о тщетности. Дженни казалось, она попала в фильм Бергмана: её захлестнуло ощущение безысходности и беспомощности.

— Как прошла неделя? — задала вопрос Лис, плюхаясь в кресло.

Дженни сесть не решилась. Она медленно, напряжённо расхаживала по комнате, выворачивая правую кисть туда-сюда.

— Была в театре... давали абсурдистскую пьесу «Когда нет света, воды и тепла». В центре сюжета семейная пара с взрослой дочерью-журналисткой. Ругаются, как сумасшедшие, чуть не до разрыва связей и потери лица, чести и достоинства. Но как только свет, вода и отопление появляются, всё по волшебству возвращается на круги своя.

— Удивительно, что не убили друг друга, — усмехнулась Лис.

— Это комедия. Так заявлено, во всяком случае.

— Тебе понравилось?

— Даже не знаю. Не уверена, что это мой жанр, — раздумчиво продолжила Дженни. — Но я не жалею. Наверное.

— Довольной ты не выглядишь.

— Мне здесь некомфортно. Это место... какая-то чёрная дыра, высасывающая всё хорошее против всего плохого, — Дженни потянулась. — Лис, тебе не кажется, что всё бессмысленно? Наши путешествия? Побег в межпространство?

— Дженни, душа моя, мне в моей убогой реальности хватает экзистенциальных кризисов. Ежедневно. Сразу после завтрака. От забора и до обеда. Ты же обещала...

— Мы торчим здесь, в этом сыром подвале. Ждём незнамо чего. Зачем?

— Ради вымысла! Ты разве забыла? Мы новаторки, первопроходицы иллюзий.

— Как доктор Стокман? Бил в набат, а его все игнорировали? Только никакого врага народа нет, Лис... только враг смысла.

— И что он делает?

— Превращает наше предприятие в фарс! Крадёт главную цель! Мы думали, мы получим ответы... а что в итоге?

Лис скептически приподняла бровь.

— Ты помнишь медуз, когда мы впервые оказались внутри? В океане? На Европе, спутнике Юпитера, — взволнованно спросила Дженни. — На научной станции Новый Гельмерсберг?

— Да, конечно. Милейшие простейшие.

— Не просто... философы! Какие движения, пульсация... они не плавали, они бездельничали. Абсолютная апатия. Сознательное решение.

— Да ну, это какая-то околорелигиозная муть... примитивные создания, подчиняющиеся законам гидродинамики.

— Отнюдь. Совершенные лентяи. Обитатели межпространства... ходячее, то есть плывущее доказательство того, что всё — пустота. Все прочие персонажи картонные, даже мы с тобой... всё бесцельно!

— Ты обвиняешь инопланетных медуз в том, что они лишили тебя воли к жизни? Это самая стриндберговская чушь, которую я слышала! По-моему, ты попросту ищешь повод для вечного кризиса.

— Я виновата? Как героиня пьесы... потому что женщина?.. Не думала, что когда-либо скажу это... но ты такая поверхностная.

— А ты драматизируешь, Джен. Космические студенистые куски текста... смысл жизни, как чувство юмора, почил клинической смертью, почернел и отпал.

Голос Дженни задрожал от обиды:

— Для тебя все мои переживания... пшик, ерунда, околесица. Ты как непробиваемый лёд на поверхности Европы!

— А ты... Джулия Ламберт, позабывшая, что её лучшие годы давно позади.

— Ты отказываешься признать грандиозность литературного разочарования? — заламывая руки, прохрипела Дженни.

— Безусловно. Раз тебе больше не по душе, я продолжу сама! Отправляйся к своим медузам!

— Я тебя услышала. Ты выбрала вымысел, я — истину. Прощай! — Дженни отвернулась, сделала несколько стремительных шагов и хлопнула дверью.

Лис закрыла лицо руками и разревелась:

— Ёлки-метёлки, из-за медуз... разговоры сильно переоценивают.