Блеск и нищета

[limurk]

Сегодня на прогулке поймала себя на внутреннем диалоге многочисленных субличностей внутри. И даже не скривилась, увидев среди них девочку, которая не готова ни с чем справляться, боится и ревёт белугой. Кажется, впервые за долгое время они не спорили, готовые разорвать одна другую, а вполне мирно беседовали. Даже моя критикесса удачно переобулась в коуча, на редкость сочувствующего и убеждающего меня копить энергию и отыскивать прилежным кротом способы для восстановления. Не осуждала прокрастинацию в вопросе просмотра вакансий и отправки резюме. Если с первым шагом у меня обычно не возникает проблем, то на этапе тестирования и собеседований я вполне могу сбегать и ломаться. Но не всегда же, не в ста процентах случаев.

Правда, все они настойчиво уговаривали писать, ибо терапевтично и какая-никакая занятость, заполненность времени и пространства. Когда мама начинает переживать, что я останусь одна и мне следует терпимее относиться к людям, сквозь бешенство ко мне приходит осозние: одиночество моих субличностей — данность, в которой мне существовать, независимо от числа близких.

Больше всего я писала, когда работала в университете. Время сидения на попе ровно, которое я никак не могу себе простить. Парализованная страхом ничего не суметь и не достичь. Время жевания соплей. Первого депрессивного эпизода после тяжелейшего нервного срыва. Не получается собрать мысли воедино и систематизировать период в шесть лет. Или в одиннадцать. Вопрос угла зрения. Не выходит сочувствовать той себе, с чёрной дырой внутри, не раз отвергнутой, не готовой к риску.

Я пошла по пути наименьшего сопротивления, когда поступила в аспирантуру. Я не видела другого варианта, хоть где-то на задворках сознания меня медленно грызла белка сомнения.

Память наждачная точит морщинки.

Я не чувствовала себя на своём месте, пока делала вид, что пишу диссертацию, пока была заложницей преподавания.

На меня не давили, на кафедре я не сталкивалась ни с токсичностью, ни с неэтичностью, ни с неадекватностью. Напротив, мой научный руководитель относился ко мне по-отечески, с теплотой и пониманием. Регулярно меня хвалил и поддерживал. Всякий раз, когда я порывалась уйти, останавливал, мягко, но настойчиво. Доброте и принятию противостоять трудно, бежать от хорошего отношения мучительно. Неполный день, социальные гарантии, длинные каникулы расслабляют иллюзией стабильности.

Как и тому периоду, моей истории не хватает структуры, последовательности, чёткости и стройности, в ней много стыда и противоречий. Тяжело признавать ошибки, стоящие потерянных часов и минут, когда можно было учиться новому, расти в профессии, improve language skills in English, учить испанский, прочесть сотню книг, написать бестселлер, развивать социальные связи, пытаться в нетворкинг. Ладно, ладно, с бестселлером я погорячилась, но хоронить мечты — не самое увлекательное занятие. Особенно когда только последние одиннадцать лет жизни считаешь значимыми, переваривая сумбурный опыт первых двадцати семи, как такой, в котором хочется изменить если не все до основания, то добрую половину.

Упущенные возможности. Импульсивные поступки. Трусость. Тот самый нарциссический конфликт юности, когда грандиозные замыслы встречаются с неприглядной реальностью ограничений, сверхчувствительностью, неврозом, отвержением (первым, вторым, третьим, десятым, сотым). Когда единственное постоянство в безнадёжности выжженной пустыни внутри. Когда ты хроническая неудачница. С энциклопедическими познаниями. С победами на олимпиадах. С золотой медалью, с красным дипломом без единой четвёрки, со стипендией Ляпунова и статьей в международном издании на английском. С тяжеловесными стихами, слишком громоздкими, чтобы быть хорошими, слишком точёными, чтобы быть плохими. Быть способной пустить пыль в глаза, понравиться, даже вызвать восторг. Но с такой же лёгкостью неуклюже, а совсем не виртуозно, разрушать отношения. И ненавидеть себя. За всепоглощающую ненависть к себе я заслуживала первого приза!

Я не была самостоятельной. Это угнетало. Я не знала и не видела себя. И не изучала. Не умела. Не хотела. Я как будто была частью броуновского движения без собственной воли и стимула. Без мотивации. А самое парадоксальное, я не могу простить себе привилегии. Которых было достаточно. Но я ими как будто не воспользовалась, шесть лет занимая чужое место. А, по большому счёту, одиннадцать.

Как разрешить этот внутренний конфликт? Только по ниточке вытаскивая из мохерового клубка, застрявшего комом в горле.

Что было вначале? Мой провал в Киеве и поступление на мех-мат в Харькове? Моя встреча с наукой, о которой я имела туманное представление? Я сбилась с ног от ужаса. Моя неустойчивость в первой столице, мои слёзы в трубку родителям: мне здесь невыносимо одной? Мой первый колоквиум на отлично? Первая повышенная стипендия?..

В меня влюблялись и отталкивали. Я молча или с криками в никуда (не совсем и не всегда) это переваривала. Сдавалась собственной ничтожности, шла к ней на поклон, к единственной константе существования.

А сколько глупостей я сделала! Играла в семью, не умела в саморегуляцию и гибкость. Лгала. В первую очередь, себе. Игнорировала собственный дискомфорт. Устраивала истерики, наступала на грабли, производила впечатление неуравновешенной особы (в крайней степени), теряла лицо, копила обиды и, по-моему, была самой из несуразных версий себя. Не тянет на оптимальность, как ни крути. Во всем этом такая концентрация стыда, недоумения и вины, что пересказывать нюансы марлезонского балета не по себе. Когда спотыкаешься на каждой ступеньке и стыдишься, сложно выдерживать напряжение жизни.

Приоткрою занавес. Я могла сбежать без объяснений с ужина с родственниками молодого человека, с которым жила, а потом рыдать в подушку от стыда и со всеми перессориться. Уйти из дома... метров на двести. В ночь. Притвориться, что падаю в обморок. Бесконечно убегать и возвращаться. Бросать бумажки за шиворот (не себе) и говорить колкости от бессилия. Не считая рискованного поведения. Встречаться с кем попало и где попало. Иной раз будучи в моногамных отношениях. Нарушала договорённости. Брала поносить чужие вещи. Не спрашивая. По счастливой случайности, в откровенное дерьмо я не влезла. Но всё это, разумеется, отвлекало от поисков себя на профессиональном поприще. И это несуразное, бессмысленное, неразумное, бестолковое — и есть моя жизнь.