От субботы до субботы. Честная игра

 
Начало декабря ступило в обыденную жизнь Лис внезапным, почти Муми-папским везением. Словно долгожданный гость, прибывший на лодке после осенних штормов, владельцам кондитерской пришло лаконичное письмо из ведомства по делам иностранных граждан/ок, из того самого, которое, казалось, управляется одержимым каталогизацией чужих бед чудовищем. Разумеется, никаких подписи и печати, герба или ссылок на официальные документы, — две сухие, безличные строчки, подтверждающие, что вид на жительство Лис действителен и работать ей разрешено. Лис мысленно усмехнулась: собственники Patisserie | Chocolaterie | Broterie не поверили официальным текстам Бундестага, но обезличенный e-mail из Ausländerbehörde, прилетевший, как одинокий, сбившийся с курса Хаттифаттенер, их полностью убедил. Вечером 1 декабря они сообщили женщине о готовности подписать контракт.

Иронично: обретение сладостной свободы предполагало прохождение последнего круга ада... точнее, шести кругов — шести недель в супермаркете.

Со 2 по 5 декабря Лис работала с шести утра до часу дня, но настоящим апогеем пытки была суббота, 6 декабря, когда ей предстояло восемь с половиной часов таскать ящики с овощами. После утренних смен, несмотря на возможность рано уйти домой, Лис ощущала себя выжатым Лимон-троллем после приступа лихорадки. С неё сходили не семь, семьдесят семь потов... чувствовала она себя при этом настолько грязной и уставшей... у Филифьонки случилась бы истерика при виде её наряда: обувь и одежда выглядели так, словно Лис месяц ночевала под мостом, спасаясь от Морры в одной и той же потрёпанной твидовой юбке.

Самое парадоксальное заключалось в том, что во второй половине дня женщина не могла делать ровным счётом ничего — только безвольно лежала, закутавшись в самосожаление, как в одеяло после наводнения.

Тем не менее, желание подписать договор как можно скорее и вырваться из порочного круга картофеля и кольраби было сильнее. Поэтому в четверг, после смены, Лис приняла душ, тщательно высушила голову и, надев всё чистое и новое, сделала свежий макияж. Нейроотличность, которую она списывала на Снусмумрика в поисках неприятностей, подсовывала ей катастрофические сценарии. Но, к счастью, всё обошлось: контракт, манифест свободы из овощного отдела, был благополучно подписан.

На протяжении восьми с половиной часов в субботу Лис боролась не столько с ящиками, сколько с собственными нетерпением и нетерпимостью к хаосу, достойному Хаттифатенеров, спровоцированному, казалось, намеренно начальством. Женщину выбивало из колеи всё подряд. Во-первых, невыдача рабочей одежды подходящего размера в нужном количестве. Словно это был подарок, который необходимо было заслужить. Во-вторых, необходимость покупать одноразовые перчатки. Не то чтобы они стоили как крыло самолёта, разумеется, нет, но и не символически. Финансовая мелочь на фоне минимальной зарплаты казалась наглой кражей. В-третьих, отсутствие каких-либо дополнительных средств на обувь и стирку. Дорогие кроссовки изнашивались в хлам за пару месяцев, а пять пар джинсов превратились в тряпки, которые и для пещеры эксцентричного Сниффа уже не годились.

Хуже физической боли были абсолютная бессистемность и менеджмент Хемуля. Одержимый сиюминутными задачами владелец циклился на мелких придирках, а элементарные процессы выстроить был абсолютно неспособен. Полгода в холодильнике разваливались полки, новые, недавно установленные. Туалетная бумага и мыло заканчивались, словно их воровал крошка Мюмла. Должностных инструкций не было в помине.

Лис непонятно каким образом сделалась ответственной за овощной отдел, но делать заказ, например, права не имела, обучение не прошла, как и чёткой зоны полномочий не знала. Она чувствовала, что ею беззазорно помыкают, её просто используют как грубую нитку с иглой для возникающих по ходу дела прорех — удобную бессловестную грузчицу-уборщицу. Любящая учиться Лис обнаружила, что дело не только и не столько в её несовершенном немецком. Новые коллеги, для которых язык был родным, точно так же вынуждены были постоянно бегать к начальству, выпрашивая, что делать и чем заняться. Прочие... просто делали вид, что знают, как именно надобно работать, руководствуясь опытом, интуицией и здравым смыслом. Поразительно... при таком отвратительном управлении бизнес не разваливался.

Но больше всего Лис терзала сквозящая отовсюду микроагрессия. От некоторых сотрудников/ц, от начальства и клиентов/к. Явно дискриминационное отношение, постоянные недвусмысленные намёки на её второсортность и недостаточность /тот самый нарциссический ожог горел и зудил/. Она догадывалась, что ей платят меньше, что ею затыкают дыры, что никто не хочет вкладываться в её развитие. В субботу, 6 декабря, накануне своего дня рождения, не литературного, реального, Лис просто разрывало от бессильной ярости, от гнева в духе малышки Мю — резкого, чистого, требующего решительных действий, а не рефлексий. Она хваталась за единственную внутреннюю опору: осталось продержаться несколько недель. Во вторник, 9 декабря, женщина вручит уведомление об увольнении и освободится от бремени.

В воскресенье она намеревалась отправиться в соседний мегаполис, затеряться на площади среди соревновательного урагана рождественских ярмарок, глинтвейна и предпраздничного безумия.

Но как бы не уставала Лис на работе, суббота оставалась субботой — местом и временем для побега в межпространство. Она переступила порог квартиры, быстро сбегала в ванную, привела себя в порядок, натянула удобные рваные джинсы и любимую нежно-розовую толстовку с капюшоном, кроссовки, накинула сверху серую с блеском дутую куртку и длинный чёрно-белый шарф, выбежала в ночь, вдохнула влажный воздух, закрыла глаза и шагнула в неизведанное. Несколько секунд... и вот она уже в знакомой библиотеке с конусообразными книжными шкафами, широкой стороной к потолку, сверкающими зеркальными многогранниками на стенах и стеклянным глобусом по центру. Прямо у него в задумчивости стояла Дженни, кажется, переместившаяся прямо после урока сальсы, в летящем лиловом платье с асимметричным подолом, разрезом, длинной бахромой и пайетками, в аккуратных ботиночках на невысоком каблуке и с классическим чёрным длинным пальто, которое безвольно повисло на сгибе локтя.

Лис, судя по наряду, готовая пережить поход за шляпой волшебника в лютый мороз, подошла к подруге, сверкающей пайетками, будто материализовавшийся дух праздника, сбежавший из-под софитов. Платье Дженни трепетало как хвост Мимлы, а по лицу, начиная с приподнятых кверху уголков губ, растекалась искренняя радость встречи.

— Вот и моя героиня! Сэр Лис! Я уж думала, ты там останешься... так тебе понравилось чертить схемы канализации да быть парламентарием, — она взяла Лис за руку, не обращая внимания на сжатые от злости челюсти. Гнев всё ещё искрился внутри женщины, как электричество вокруг Хаттифатенеров.

— Неважно, — пробормотала Лис, отчего-то чувствуя себя неуместной. — Я только пару часов назад выбралась из... грота с овощими и фруктами, будь они неладны.

— Тише, тише, — промурлыкала Дженни, увлекая её к дивану в форме губ. — Выглядишь так, словно тебе снова сорок. Забыла, мы уже отпраздновали на маяке?.. А завтра твой настоящий день варенья. Ты не рада?

Лис тяжело опустилась на диван, оказавшийся мягким и снисходительным, как Муми-мама. Но ничто не заглушало тревожное жужжание, несущееся из овощного отдела.

— Этот супермаркет... это не просто работа, Джен... это система, точнее, её отсутствие, призванное всячески преуменьшать и обескураживать, — слова сыпались из женщины камешками, которые Снифф вытряхивал из своего мешка. — График... просто бесчеловечный. Регулярно пробивает дно, как лодка после встречи с кометой. Два выходных подряд — это гранд при после марафона на выживание, их нужно вымаливать, словно просишь волшебника пожаловать рубин! А когда дают, это преподносится, как величайшая милость, — она сжала кулаки. — А onboarding... которого нет! Ничего не поясняют, не показывают. Я не считаю себя бестолковой! Я умею учиться!

— Конечно, — мягко подтвердила Дженни. — Ты, определённо, одна из светлейших умов моего времени, без капли и тени сарказма. Подозреваю, проблема в структуре, то есть в её отсутствии.

— Именно! Собственник не управляет... истерит, не имея не малейшего представления об эффективном менеджменте. Хемуль! Только вместо безобидного сбора марок... он коллекционирует чужие проколы, чтобы бесконечно третировать и отравлять всех и вся. Он не способен на реформы, на изменения... всё в спешке, в стрессе, на бегу, на последнем издыхании  — вечно Ондатр предсказывает скорый конец света! А правая рука шефа? Как исполнительница... идеальна. Вникает в суть. Но распоряжаться корректно властью она не в состоянии. Обожает командовать и раздавать указания, но не видит дальше... одного часа! Но есть и хорошие новости. Во вторник я торжественно вручаю уведомление об увольнении. Босс больше не сможет заставить меня работать по восемь с половиной часов! Да здравствуют Überstunden! Безусловно, он удавится дать мне дополнительные выходные... размажет на максимальное число дней, но тем не менее!..

...Стеклянный глобус, способный, как волшебная шляпа, менять реальность, нынче светился серебристым, морозным светом, словно внутри замёрзло Северное море. На его поверхности выпукло вырисовывались очертания города.

Подруги склонились над сферой. Над морем, где волны бились о гранитные набережные, высился грандиозный собор, увенчанный пятью куполами. Рядом, на площади, мелькали павильоны с причудливыми крышами, украшенными всевозможными фигурками, карусели и ёлки в гирляндах. Рождественский вихрь и тут оставил следы.

— Смотри, душа моя, — прошептала Лис, — здесь даже Морра выглядит... архитектурно.

Словно пришвартованный к берегу, вырисовывался рынок, наверняка, гудящий от голосов и полный манящих запахов. Поодаль виднелся высеченный в скале храм, напоминая о том, что даже самую твёрдую, неподатливую реальность можно преобразовать, преобразить, переосмыслить.

Лис указала на домик у гавани.

— Думаю, это место силы. Там, где гранит встречается с водой... только погляди на эти элегантные линии!.. стоит дом, в котором жила художница. Камни, строгий пейзаж, где волны всегда бьются о берег, научили её рисовать сказки с такой подлинной... вопиющей... точностью, словно они... и есть настоящая, суровая жизнь. В этом городе, как пить дать... любопытство и жизнелюбие Муми-троллей соседствует со сдержанной мудростью Ондатра.

— Что скажешь, Сэр Лис? — спросила Дженни, коснувшись шара. — Куда мы с тобой направим наши взоры и стопы?..

Лис впервые за день широко улыбнулась.

— Интересно, какие там трамваи?.. — она крутанула глобус.

На поверхности, прямо из морозной дымки, проступил фасад здания — образец строгого и возвышенного ампира. Он тянулся вперёд, образуя симметричный портик с колоннадой. Восемь массивных коринфских колонн, высокие и безупречно прямые, поддерживали треугольный фронтон. Они стояли, как Муми-папа на берегу моря, невозмутимые перед лицом штормов. Стены, казалось, были облицованы кирпичом и отшлифованным камнем. К главному входу вела лестница, казавшаяся мостом в вечность. Над центральным входом, на крыше, возвышался массивный барабан с куполом.

— Посмотри, Джен, — выдохнула Лис, почтительно прикоснувшись к сфере. — Мне кажется, это высеченное в камне спокойствие... пойдём?

— Я за! Только пальто накину и шарф захвачу... не похоже, что там жарко.

Мгновение... и они оказались на широких ступенях в объятиях густых северных сумерек, пронизанных рассеянным светом фонарей. Дженни поёжилась.

— Надеюсь, внутри теплее.

Подруги направились к входу, одновременно взялись за бронзовую ручку, рассмеялись, потянули на себя массивную дубовую дверь и оказались... в библиотеке.

Высоченные сводчатые потолки уходили вверх, чтобы дать простор фантазиям, не поместившимся на земле. Женщин встретил круглый вестибюль. По стенам вились чугунные лесенки, похожие на бесконечные тропы, по которым Снусмумрик мог бы уйти на край света. Под потолком висели люстры, излучающие уютный свет, как будто исходящий с пожелтевших страниц. По сторонам виднелись входы в читальные залы. Всюду господствовали глубокие, сдержанные тона — тёмное дерево, слоновая кость, мягкая охра и, конечно, оттенки серого и белого. И тут они увидели... её.

У стола в центре зала стояла женщина. В её вроде бы вполне заурядной внешности чувствовалась некая скульптурная мощь от ежедневного контакта с гранитом и морским ветром. Её седые волосы были коротко подстрижены, а пытливое лицо светилось сосредоточенностью и проницательностью. На ней были простой шерстяной кардиган и твидовая юбка. Она курила невидимую трубку и с лёгким прищуром... наблюдала, запоминала, оценивала. Её голубые глаза мгновенно сфокусировались на Лис.

— Здравствуй, дорогая, — по-шведски произнесла она. Её голос был низким и хриплым, как будто ей привычнее говорить с ветром, а не с людьми. — Как неожиданно... найти идеальный гриб под совершенно обычным камнем. Или как внезапно осознать, что жизнь имеет смысл, когда рвёшь траву из швов мостовой.

Она подошла ближе:

— Не знаю, зачем вы здесь. Ищете идеальную фразу? Чтобы подпереть ею развалившуюся полку в своём сознании?.. Но я точно знаю, что завтра... — она указала пальцем на Лис, — ты станешь на один год старше.

Дженни ахнула, а её подруга ошарашенно кивнула.

— Тебе нужна честная игра. И, может... основательная экскурсия? — художница махнула рукой, приглашая их следовать за собой. — Библиотека — нерушимый остров памяти, дамы. Здесь нет места суете. Только свет, тишина и кофе. Хотите? Кофе?

Она, слегка прихрамывая, повела их мимо лестницы.

— Читальные залы — почти... летние комнаты. Вы должны научиться открывать их для себя заново каждое утро. Вне зависимости от погоды. Чёрт с ней, с погодой! Это и есть честная игра с вселенной. Мы не пытаемся изменить снег или ветер; мы просто учимся радоваться тому, что есть.

— Кофе! — выдохнула Лис. — Да, пожалуйста, было бы замечательно.

— Прекрасно! Кофе — это единственная вещь, которая действительно работает, в отличие от расписаний, — кивнула хранительница и указала на двери лифта.

Подъём был быстрым и бесшумным. Наверху, под самым куполом, откуда сквозь маленькие окна пробивался рассеянный свет, словно отпечатки пальцев на стекле, лифт остановился. Художница распахнула неприметную дверцу, и подруги вошли в... студию. Точнее, в самую настоящую летнюю комнату под крышей. Она была светлой и чистой, с высокими окнами под скошенным потолком, обращёнными к морю. Вдоль стен стояли деревянные стеллажи с книгами, раковинами и отшлифованными морем корягами. В углу стоял большой мольберт и ящик с красками. Посреди комнаты располагался большой, деревянный стол, заваленный кистями, карандашами и исписанными листками. На нём уже стояли три кружки со свежесваренным кофе.

— Садитесь. Это самая честная комната в городе. Здесь видишь вещи такими, какие они есть, без лишней трагедии и преувеличенной важности. Дорогая, — обратилась хранительница к Лис, — эффективное управление — иллюзия. Если строить дом из песка, следует принять, что его рано или поздно смоет. Единственное, чем стоит управлять, — это твоё собственное терпение и качество твоего кофе... Знаешь, я всю жизнь придумывала персонажей, которые постоянно убегают. Но правда в том, что бежим мы не от Морры, от скуки. Самые важные дела — самые простые. Тишина — пространство, где ты можешь услышать, как внутри тебя Снусмумрик пакует рюкзак и поёт свою новую песню. Ты не должна быть гениальной, чтобы быть счастливой. Честности более чем достаточно. С днём рождения, дорогая, кажется, уже полночь. Пусть в следующем году в твоей жизни будет меньше капусты и больше любви.

Лис сидела, сжимая тёплую кружку. Впервые за долгие месяцы она почувствовала себя видимой и понятой. Женщина посмотрела в окно. По тёмному сизо-сиреневому небу летел на всех парах предрождественский... трамвай.