Шёпоты и крики

 Отпуск начался... не то что увлекательно, но точно нестандартно — бурей чувств, мыслей, пережи[жёвы]ваний. В субботу вечером я старательно пыталась не бить обухом по голове, не решать с бухты-барахты, наперекосяк, взять паузу, выдохнуть, не рвать наобум, резко и необдуманно.

Я пригласила на выходные близкую подругу в гости... и стала сомневаться, хорошая ли это идея. Более того, кипела взърошенным чайником от негодования, искрила ночным кошмаром. По моим ощущениям, Женя много месяцев избегала контакта. И всё бы ничего, я понимаю отлично про нехватку ресурсов, нейроотличность, периоды отстранённости, дистанции и затишья... но обещать написать, сообщить, вернуться к разговору и не делать этого, просто исчезать на полуслове/полузвуке?.. Наверное, это чуть больше, чем я могу [вы/с]держать/вытерпеть и не сконфузиться.

А ещё за полтора года не сделать ни единой попытки увидеться, не предложить ничего, не позвать в гости, никаких альтернатив?.. Странное такое  посасывание под ложечкой: у меня нет сил /вечно выжатый лимон/, лишних денег, эмоциональных ресурсов, но я отчего-то взвалила на себя гостью на три дня, распланировала поездки, ну и?.. Ради чего?.. Соблазн всё отменить был велик и необуздан, но я остановилась, высказалась и даже получила какую-то... не скажу, сатисфакцию, но внимание, да. Хотя, безусловно, не радует кричать на всю ивановскую, чтобы наконец услышали.

Пока выходные остаются в силе /не зря же я постельное стирала и освобождала шкаф?.. искала рестораны в Шаффхаузене и делала скриншоты из DB как добираться в Майнау?/, а я продолжаю праздник непослушания поздних отходов ко сну, прогулок по людному Меерсбургу /последние тёплые дни отпускники/цы стараются выжать по максимуму и дожать/, вкусных коктейлей и неожиданно насыщенных разговоров. Как поймать за хвост моменты и суметь наложить пёстрой аппликацией на квадратики лоскутного одеяла?..

Таинственный/ая инкогнито решил/а написать мне снова: попытка вторая. На этот раз в ответ на мою настойчивую просьбу представиться /Гюльчатай, открой личико!/, она /а это оказалось всё же она/ открыла своё имя и даже больше. Да, как бы не забавно это ни звучало, это оказалась, действительно, бывшая моей бывшей, но совсем не та, на которую я подумала сначала /прежде чем карты были честно раскрыты/. Удивительно устроен мир... преподносит неожиданные подарки, осознание, что напартачила когда-то гораздо меньше, чем ожидала, да и люди... самое поразительное откровение для меня — люди, внезапная душевная щедрость, демонстрация уязвимости и хрупкости, такое тонкое, хрустальное, волнующее в простых буковках на экране, неожиданное, почти магическое в своей парадоксальной человечности. Те самые жемчужинки, волшебство искреннего разговора без масок и притворства с острым желанием увидеть, рассмотреть другую в контакте... с уникальной историей, со своей драмой и поиском живого, подлинного, творческого. Мне никогда не хватит смелости, времени и ресурсов, чтобы выразить благодарность всем тем людям, которые захотели так или иначе, в то или иное время быть рядом, достать из кармана тот самый волшебный фонарь, в сиянии которого можно быть собой, достаточной и светлой.

Внезапно с подачи мамы вспомнила свои поездки в Москву. Первую в детстве, перед школой, поразительную метро и ресторанами, детским театром и Куклачёвым, цирком на Ленинских горах с цветными фонтанами в конце /это настолько яркое детское впечатление удалось затмить только Рейнскому водопаду!/, прогулкой на кораблике по Москве-реке. Вторую и третью уже в студенческие и послестуденческие годы. С Третьяковкой и музеем Пушкина, театром на Таганке и «Тремя товарищами» с Чулпан Хаматовой в «Современнике», с ЦУМом и новогодней Красной площадью. Последнюю. Уже в 2014. Осенью, на книжную ярмарку /да, что греха таить, украинские издательства до 2022 продолжали работать с русскими, лицемерие и двойное дно; не только они, впрочем!/. Столица империи. Рассадник /слово-то какое раскидистое, недавно мне подаренное/ русского мира. Все эти воспоминания тоже мои, только вот...

Пусть будет тут это стихотворение в украинском его переводе, разумеется, не моё, слишком звонкое и лёгкое, чтобы быть моим :).

Eli Bar-Yahalom

Господи, як же гарно було мені в цьому місті.
З крамницями, що пахнуть добрим світлом,
на кожному розі з художником чи поетом,
з вітром від турнікетів, здобою нічних багетів,
з маленьким життям, хоча взагалі-то
місто це величезне, як шлейф від комети.

Постривай, але ж це Москва?
Так, Москва, з її теплим паровим опаленням,
зі злом, насильством непокараним,
зі своєрідними культурними явищами  на кроці кожному, 
з її такими дивовижними, несхожими перехожими.

Як це Москва?
Точно, Господи. Місто-птах.
Мені вона досі чомусь приходить у снах.
Як же мені потрафило так закохатися, так приєднатися, так влипнути, влитися, так...

А ти розумієш, що це — столиця зла?

Так, Господи. Це столиця зла.
Темний натовп на площі темряви онанує на член козла.
Бафомет розпростер два чорні крила
над бульваром, де подруга раніше жила. (Втекла. Чоловіка уберегла.)
А друга подруга тепер накрита останньою буквою нетутешнього алфавіту.

Тоді навіщо?
Господи, нащо, тоді все наостарок?
Я читаю розхристаний інтернет,
і бачу, як встає на ноги скелет,
і як відкриваються шахти останніх ракет,
але раптом, Господи, раптом, зненацька, прийде світанок?

Це який, вибач, світанок?

А такий, Господи, що кінець руїні,
що кожне місто —
в  своїй країні,
а говнокомандувач потоне в гівні,
і ті, хто тепер, одне з одним у війні,
не можуть сказати слово,
раптово  цілком і знову,
і тоді...

Ти, каже Господь, сину мій, оxyїв.
Не буде живим той, хто заживо згорів.
Не знайдеш на зет такий Ctrl-зет,
що натиснеш: від смерті пропав і слід,
що воскресне Буча, встане Ірпінь, обнулиться вибір, з ким світло, з ким тінь.
Жоден Мій  Нюрнберг, страшний суд, оте все —
двадцять перше століття твоє не спасе.

...А подвір'я? А бар? А  той коридор? А Арбат, а Стрітенка, ля-мінор?

Nevermore, каже Господь. Nevermore.