Рефлексия по мотивам

Иногда я прихожу к неприятному (для себя) выводу, что в профессиональной деятельности не так важно, сколько усилий прилагать к выполнению задач, насколько ответственной и старательной ты являешься, даже сколько денег приносишь (когда можно посчитать) и есть ли результат (хотя, безусловно, всё это не позволяет работодателю тебя уволить, но не всегда), а в приоритете — эффективная способность к манипуляциям, соглашательство и принятие, или неформальные (дружеские, романтические, псевдо-семейные) отношения, которые приносят бонусы, многолетняя преданность и совпадение ценностей (вполне привлекательные нюансы, объективно), подчеркнутое сохранение дистанции и никогда не терять лицо (стоящие soft skills) и необъяснимая та самая близость с теплом (фальшивым ли, подлинным), юмором, small talk и поддержкой взаимного интереса в долгосрочной перспективе. Я пыталась воспринимать работу, как место персональной самореализации и способ зарабатывания денег, однажды обжегшись на попытке выстраивания настоящей романтической привязанности с работой и коллективом (нет-нет, не с конкретным человеком или несколькими коллегами, может быть, я соберусь с мыслями заковыристо прояснить потом), я дула на воду, использовала вежливость — единственную манипуляцию, которой в совершенстве владею, берегла свои и чужие границы, демонстрировала честность и предсказуемость. У меня случались душевные отношения с равными по статусу и должности в офисе, но вне работы почти никого не удалось сохранить. Справедливости ради, одна коллега иммигрировала в Испанию, другая умерла при трагических обстоятельствах, остальные просто живут свою жизнь, да и я не рвусь в неё.

Я считала, что правильно и разумно уходить оттуда, где мало места для роста, хоть вширь, хоть вглубь, или где что-то не так с кевином (зачёркнуто, с руководством), где в тумане двойных посланий теряется цель или просто исчерпана роль (так тоже бывает и это очень грустно), если ощущаешь себя не на своём месте. Но, может, я ошибаюсь?

Гипотетически можно предположить, что терпение и выдержка, сохранение лица и тщательный контроль социально неодобряемых эмоций приносит плоды. Стабильность, уверенность в завтрашнем дне, иллюзию гарантий. Компенсирует ли это возможный дискомфорт, эмоциональное насилие, несправедливость мира, отсутствие перспектив или невыполнимые задачи, дисбаланс ответственности и полномочий? Ума не приложу.

Сильная ли это сторона — прекращать то, что не удовлетворяет, рисковать и начинать заново, искать удовольствие от процесса и перспективу развития? Или это невыгодно с точки зрения социальной адаптации?

А если единственный выход — радикально принять реальность и учиться жить со всем, что ощущается, как неадекватное, странное, жестокое, несправедливое? Относиться к рабочим задачам, как к красным, делать кое-как, в меру сил, чтобы в чужих глазах было достаточно хорошо ровно настолько, дабы удержаться на плаву, а в остальном — строить не карьеру, а отношения? Использовать и соглашаться, хвалить и восхищаться, не возражать, изображать, казаться, интриговать, напускать морок? Это такой душераздирающий компромисс, что хочется сразу выйти в окно.

Я помню, как меня накрыло в сентябре 2020, в момент просмотра инстаграмных фото с приёма ХарківПрайд, на который меня не пригласили. Не то, чтобы мне хотелось пойти, это просто был ещё один гвоздь в гроб непризнания моих достижений. Больно, досадно, но ладно.

В конце концов, осенью меня звали обратно в «Виват», подтверждая уровень моих профессиональных навыков, притязаний и то, что, в целом, я заслуживаю доверия. Этот жест доброй воли и теплота, содействие, помощь в очень щепетильном вопросе главной редакторки меня поддержали тогда, несмотря на мой отказ вернуться.

Почти год после завершения контракта со «Сферой» я прокрастинировала и не соглашалась на любую работу. Я просматривала вакансии (в основном, переводческие), сделала десятки тестовых (обратной связи в большинстве случаев не было), немного фрилансила (с переменным успехом), перевела часть книги для «Вивата» (правда, по словам кураторки, с существенными ошибками перевода, какими именно мне не сообщили, несмотря на мой деликатный запрос показать примеры, чтобы осмыслить пространство роста).
В сентябре у меня состоялось обнадеживающее собеседование и суперэтичное общение с HR специалистками компании «Pharmbills», но на роль, на которую я, по их рекомендации, претендовала, предпочли другого кандидата. Они готовы были предложить мне другую, но в этот момент разразилась операция. А позже я поняла, что американский ночной график не потяну. Но эти несколько интервью, в которых было столько признания, дружелюбия, ответственности и человечности, я никогда не забуду.

В конце декабря меня позвали на интервью в общественную организацию, «IT Кластер». Предложение звучало привлекательно, казалось, во мне искренне заинтересованы. Я колебалась, но от третьего сектора меня до сих пор трясло, я не пошла.

Собеседование в IT компании предложила и давняя знакомая, которой можно было и следовало доверять. Но меня совсем не возбуждали продажи и дистрибуция, в последний момент я отказалась.

Ещё было интервью онлайн с общественной организацией в Чернигове (невнятное и бестолковое) и с «Internews» на должность фандрайзерки после выполнения тестового (стрессовое и странное). После чего мне предложили написать пробную грантовую заявку (уже за вознаграждение). У меня были смешанные впечатления, я не стала продолжать диалог.

Было ещё несколько интервью в IT компаниях, на разные должности. Безрезультатно. Меня отвергали. Или я пасовала перед собеседованием.

Я пыталась исключительно на силе воли, сражаясь каждую минуту с непреодолимым страхом «в любом новом месте будет так же удручающе, как в сфере: выгорание, раздавленная самооценка, священный ужас».

Меня растоптал не бизнес. Общественный сектор. И груз собственной вины: я не справилась, я неудачница, я застряла. Я ничего не умею. У меня ничего нет. Добро пожаловать в дефицитарный нарциссизм!

Я вспоминала свое сидение на попе ровно в течение шести лет после окончания университета, в болоте неуверенности и осознания своей ничтожности. Я как будто вернулась в ту самую точку и никуда не двигалась, пока в марте не вдохновилась предложением от бюро переводов «Kenaz».

После «Сферы» я пообещала вытащить себя из любого кошмара, если станет невмоготу. Взять себя за руку и увести. Но сколько же мне уводить себя на краю катастрофы?..

А это чужие размышления, которые я хочу сохранить в своей истории рефлексии.

Про терапию, норму и голодающих детей в Африке

Клиенты «приводят» на индивидуальные сессии своих родителей, партнеров, школьных учителей: интернализованные голоса значимых фигур, которые требуют от них чего-то. Иногда желания этих голосов выдаются клиентом за основной запрос: хочу не обижаться на маму, или всегда быть на позитиве.

А ещё среди тех, кто заходит вместе с клиентом в кабинет, частенько появляются голодающие дети из Африки. Клиент сравнивает себя или свою ситуацию с кем-то другим и задается вопросом. Может, я просто дурью маюсь или с жиру бешусь, пока у других людей действительно серьёзные проблемы?

Я иногда спрашиваю в ответ на это, правда ли человек хочет жить в мире, где голодающие дети в Африке — это норма, с которой нужно себя сравнивать? А если они всё-таки не должны быть нормой, то зачем такое сравнение?

Так сложилось, что я работаю, в основном, с людьми моего же поколения: это те, кому от 30 до 40. Мы — первопроходцы. У нас есть возможности, которые даже для поколения наших родителей во много были закрыты, не говоря о тех, кто был до них. Это новый уровень свободы выбирать, какой может быть жизнь: где жить, какую профессию выбрать, с кем быть (и быть ли с кем-то вообще). Можно сменить свой выбор один или несколько раз за жизнь. Этой другой материальный уровень и возможность обеспечивать качество жизни гораздо выше, чем у предыдущих поколений. И другое представление о психологической свободе, личных границах и ответственности, выстраивании отношений, психическом здоровье.

Звучит, вроде бы, здорово. Но есть подвох. Быть первым — та ещё работёнка. Это значит не иметь вертикальной поддержки. Скажем, старшие поколения хорошо понимают и, значит, могут поддержать идею жертвенности и терпения как необходимого жизненного условия. А идею хороших личных границ, выстроенных из чувства самоценности, не всегда могут, клеймя её эгоизмом — в ругательном смысле.

Считается, что один из самых сильных страхов, который бессознательно кочует по поколениям с давних времён, — это страх инаковости. Незнакомое, иное пугает. Быть иным самому тоже пугает, потому что за отказом следовать правилам может последовать изгнание. Тут обычно поминают древние племена в те времена, когда в одиночку человек физически не мог выжить, но вообще даже не нужно ходить настолько далеко. Каких-то сто лет назад в России всё было также. Существовали городская и деревенская культуры, каждая со своими стратами и набором жизненных сценариев, которые строго регламентировались возрастом, полом и социальным положением. Шанс преуспеть в жизни за рамками этих сценариев был минимальным при огромных затраченных усилиях.

За сто лет система менялась, а суть оставалась: быть не таким было опасно. Кстати, тем самым голодающим детям даже не своей страны в этой системе и принято было помогать, в том числе, в ущерб себе.

А сегодня можно быть другим. Разным. Вариантов много. И это пугает. Вертикальной поддержки, скорее, нет. Есть горизонтальная: такие же люди, которые идут по пути осваивания новой свободы или прошли по нему чуть дальше и машут оттуда рукой.

Чтобы освоить что-то новое, у человека должна появиться другая норма. Для начала хотя бы «на уровне головы»: знание, что бывает ещё и вот так — и это ок. Но одного только знания мало. Оно должно превратиться во внутреннее понимание, такое, знаете, нутряное печёночное чувство, что так — можно. Получить прописку в психической реальности.

Чтобы помочь отрасти новой норме, можно черпать поддержку в стране, социальном или профессиональном круге. Обязательно — в отношениях и взаимодействии с людьми. Можно и нужно — в терапевте. Для некоторых людей терапевт становится первым настоящим живым человеком, который, например, чётко блюдет свои границы, ценит свой труд или умеет жить в удовольствие. Для этого не обязательно читать своего терапевта на фейсбуке или смотреть сториз из отпуска в Инстаграме. Такие вещи чувствуются.

Тут есть терминологический нюанс. Норма как среднее по палате и норма как грань, разделяющая добро и зло. Всё же точнее использовать это слово во втором контексте, даже если это довольно сильно отличается от медианы. Нельзя считать нормальной температуру тела 38, даже если она средняя по больнице. Иначе мы останемся без морального компаса. Норма — это здоровый жизнеспособный эталон. Деструктивный и дискриминирующий распространённый паттерн — всё равно не норма, а девиация. (с)