Чреватость корабельных котов

[limurk]

В старом парке тихо. Эдакое стереотипное начало сентиментального рассказа, зачитанного в юности. Разумеется, обманчивое. Отсутствие звука – поэтический вымысел. Следы брожения моего слышны отчётливо: аппетитное чавканье талыми обетами марта, простукивание цельной подошвой асфальта – забиваю несломленные мальчишеские голоса, шаркающие по сыроссохшейся мураве…

Парк, сколько себя помню взрослой, всегда походил на болото – буквально, вне метафор, как и Городишко. То ли мои девчоночьи в радужках резиновые сапожки не промокали, то ли детство живёт в дряхлеющем домике прошлого смеющимся чеширом, но когда мы с бабушкой и братьями приходили сюда на мосток бросать кусочки щебня в ручей, собирать маленьких злодеев лютиков или плести одуваны, парк сдавался на милость краскам и нотам, развёртываясь танцующими полотнищами сезонов. Ближняя трасса потрескивала каминным уютом или манила цветными брелоками-приключениями в связке возможных путей. Щебёнка ныряла в воду мириадами заветностей, течение, ритмично нашёптывая, отстёгивало секунды-капли. Никогда так, как ребёнком, мне не хотелось, чтобы дни неслись со световой скоростью, никогда после время не бывало таким спокон вяжущим и медлительным, каждый час всасывал, как воронка…

Нынче, сознавая хотя бы внутри (а вовне постепенно теряет значение, кроме деко(кла?)ративного) осязаемость сегодня , вторю – «остановись мгновенье»… не столько потому, что прекрасно, сколько желая сберечь погружённость в ощущение.

Чуть не на пятых точках (почему не сегментах – в моём случае сомнительно пренебречь размерами) сползаю по плите к ручью, набираю камешков, подкидываю… занятие, в котором жажду медитативности, кажется непростительно глупым. Совсем как секс.