![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Весна на заречной улице… (Запорожье – Хортица, 1–2 мая 2015 года)
Накануне толком поспать не удалось. Улеглись поздно, увязли в подготовке – сборах / уборках. На выходные в Харьков собирались родители, посему позволить им узреть расхристанную в художественном беспорядке комнатёнку да облитую кофе плиту – непозволительная роскошь для моей чахоточной совести. Занятно, что по возвращении обнаружила помимо традиционных вкуснейших чаёв-кофиёв пару-тройку тряпочек (одну – заботливо обработанную утюгом) и горку выглаженных полотенец… а вот новые стаканы на высоких ножках разыскала только неделю спустя – мама всё-таки умудрилась их водрузить на мою голову тайно.
К тому же, в разгар сна, как обычно, раздался звонок.
Собираю вещи я, как правило, задолго до. Поездка в Запорожье – не исключение. За пару часов до полуночного выхода, разумеется, маялась. Терпеть не люблю поезда – как отметила когда-то моя заМЕЧТАтельная инопланетянка: «Повисшей на крюке шмоткой себя чувствуешь». Электрички ещё туда-сюда, коли комфортабельные, самолёты – отлично, быстро и элегантно, разве что ожидания утомляют (в аэропорту зачастую проводишь больше времени, чем в полёте), а так… моя страсть – автобусы.
Но на этот раз удобно срослось с ночным плацкартом. Странно в половине второго забираться в вагон, укладываться спать в белую влажную (похоронную?) постель, чтобы в шесть утра уже бодро выскакивать на серо-туманный моросящий вокзал. Меня слегка раздраз(н?)или наши соседи – влюблённая парочка обывательского типа, вкупе с недосыпом и нагрянувшими в самый неподходящий… настроение у меня было смутное, в унисон тяжёлому утру.
В щекотливом отношении своих коллег я – настоящая птица-дифирамб, причём уже год как, что для меня равнозначно жгучей искренности. В Запорожье мы отправились с наилучшим из вероятных гидов – Яниной, дизайнером, художником, архитектором из тончайших сфер. Она нашла нам рыжую Женю с ночлегом и выгуляла перед завтраком по знаковым местам своей юности – проектный институт, промзона за мостом и красная речка, сопровождая уместными ремарками режиссёра-энтузиаста. Любое место, даже если это город продвинутого социализма в расцвет постсоветской независимости, очаровывает, если его подают под соусом нежной привязанности, если познаёшь его рука об руку с горячо влюблённым… Особенно, если этот самый пресловутый влюблённый увешался тремя сумками, смешно откидывает чёлку со лба и смеётся колокольчиково…
А потом случился ароматный кофе в сталинке с тёртым овощным пирогом и мартовской Стешкой. И широкая улица с победителем градостроительной выставки. Признаться, я не отличаю конструктивизм от сталинского ампира, но заразительный Янушкин архитекторский азарт впечатлял… Без неё я бы вовек не отметила харьковского двойника, да и на самое значительное скопление ленина вряд ли обратила внимание – ленинский проспект (по мнению запорожцев самый длинный в Европе, но, разумеется, уступающий харьковскому Московскому), порт ленина, Днепрогэс ленина…
За пороги стоит ехать проникаться духом языческим ли, казачьим ли, ради реки, мостов и живописного острова, ради единства противоречий природного и рукотворного, древнего и (псевдо)современного, чтобы впитывать сложное, спёртое, замысловато-обыкновенное дыхание востока.
А ещё, конечно, замёрзнуть вусмерть на верхней палубе туристического теплохода, аккурат после шлюзования… напиться холодного глинтвейна и атаковать первый попавшийся мужской туалет на берегу, прилежно оплатив ключ в близлежащем кафе, – к женскому замку он не подошёл, как ни вставляли… под общее бодрое мычание, под грозное рычание и дружеское ржание дюжины нетерпеливцев. Люди невыносимы, к чему удивляться внезапным приступам мизантропии?.. Справлять втроём нужду в единственное доступное отверстие в сопровождении упрёков / советов снаружи – удовольствие сомнительное, если не сказать хуже. А мы со всей широтой славянской души даже оставили им ключ, обеспечив бесплатное посещение мест не столь отдалённых… впрочем, захлопни мы перед носом жаждущих задумчивости дверь, нас бы, верно, разорвали на клаптики. Я выбираю не погружать осознанно человека в ситуацию, когда всё гнилое, агрессивное и чреватое ползёт наружу адовым змием… Я в этом смысле немного Шлинк, здоровья ему и долголетия.
Да-да, переживаю всерьёз. Я, например, в отрочестве искренне хотела встретиться с Солженицыным, влюбившись (впервые не в конкретного живого, хоть и всегда иллюзорного!) в его персонажа. Солженицын умер. Не так давно я с обожанием увязла в Пратчетте – разумеется, с желанием поговорить с ним лично. И Пратчетт почил. Шлинк – моя нынешняя горячечная страсть, я чрезвычайно волнуюсь.
…Не отпускает прошлое, как его не запирай, не пережёвывай, не отпихивай в дальний чулан.
Дубовая роща накрыла какой-то совковой ностальгией – с ржавеющим колесом обозрения… с гофрированными крышечками над круглыми кабинками, напоминающими поделки младших школьников; с древними аттракционами, такими щемяще трогательно знакомыми с детства; с допотопными шашлычными и лохматыми шапками нестриженных деревьев; с мостиком над камышовым озерцом и шестилетней золушкой, уронившей в воду туфельку; с престарелым принцем с удочкой, вернувшим розовое мокрое счастье с бантиком на берег… и крошечные ладошки Яны с другой планеты, отстукивающие аплодисменты хеппи-энду в моей голове, и хронически недо(раз!)умённая прохладно-эзотерическая Женя из иной галактики.
Где на лицо не ляжет тень, не ляжет тень сейчас и присно, благословляю этот день… и этот день, и эту пристань… и я увижу дальний свет, и дом, и ласточку над сливой, и я пойму, что горя нет – есть неуменье быть счастливой… Ни о тебе, ни о себе, об этой улице пологой… Она спускается к реке – и слава богу!..
Когда он вдруг оборвал мою слегка захмелевшую тираду про чудо / чуткость быть искренним, не прячась за усмешку (ни дать, ни взять – почернеет и отпадёт!) вопросом / утверждением: «Ты о себе?!»… я задумалась. Нет, в порыве не было ни капли меня. Себя я давно вычеркнула. А смысл?.. Я думала, что не в силах простить пресловутое слабого не бьют… А на поверку – нежелание слышать. Самое печальное не столько казаться, сколько преломляться сквозь чужое восприятие даже не в болото (оно глубоко и затягивает, а всё глубокое несёт хотя бы перспективу бездонности), в лужицу. Не грешу ли я сама?.. Безусловно! Только последние годы ищу оправдание в долгоиграющих восторгах (раз, два, три!)очарований.
Я по обыкновению сбрасываю в одну корзину воспоминания точно так же, как когда-то совсем маленькой рисовала красками – бессистемными пятнами… Папа улыбался и хвалил мой бесталанный авангардизм.
После пиццы натёртая нога уже не казалась русалочьей трагедией, а бульвар и набережная вдвоём в лучах, наконец, расцветшего солнечными зайчиками заката обрушились сладким умиротворением и эпопеей в поисках весёлки.
Женя рассказала о парке с многозначительным названием «Радуга»… а я додумала ползающих черепах с крякающими уточками, пруды, лепнину и резные решётки. Не спрашивайте, почему и зачем. Я часто не контролирую воображение, и если уж ему взбрело – даже не пытайтесь его переубеждать, его упрямство непроходимо, как известный синдром.
Итак, мы отправились разыскивать символ преломления света (семицветья?.. отражения?.. дискриминации?..). И, конечно, ничего не нашли и заблудились в трёх соснах.
Уже в сумерках мы пересеклись с Яной в безфонарном мраке околопроспектных улиц… в Запорожье отсутствует как таковой центр – всё вокруг ленинского. И теперь уже втроём – с коренной запорожкой – пошли в пресловутую весёлку. Когда бы мы ещё потаскали мнительную и беспокойную Янушку тёмными улицами?.. Радуга переехала на другую планету – в соответствии с законами жанра мы, хромая натёртыми стопами, вернулись домой ни с чем.
По-моему, так сладко и крепко я не спала никогда.
Много воды утекло… чуть больше месяца прошло: ссоры, усадьбы, аквааэробика, шпионские игры, усталость, компот, театры и расстройства, отпуск, дача, купание, зоопарк и… закольцованность домом в бесповоротности и окончательности происходящего. В жизни масса моментов, ради которых стоит жить, но между ними просто немыслимое число таких, когда хочется подохнуть, причём неоднократно… Экзистенциальный кризис сделал меня неугомонной, тоска толкает на приключения, сны становятся всё откровеннее, беспокойнее, причудливее. Когда день наполнен до краёв – нет времени на скуку с тревогой, а вот в противном случае – дышать невмоготу.
…С утра в воскресенье я простила Жене всё её иновселенство за свободную ванную, кофе, горячие воду и бутерброды.
А потом случилась Хортица. В дождь и пронзительный ветер. Через мост к музейному холму в компании на редкость приятственной сегодня Жени и Янушки с авоськами (основную несли поочерёдно все – нынче большей частью отличившаяся добродушием и недюжинной предусмотрительностью Евгения).
Я упорно колдовала окончание противных капель и промозглого дутья. Мне даже удалось добиться некоторой серо-неумытой стабильности густых туч, когда мы группой без полосатых купальников влезали на возвышенность с потрясающим видом, соскальзывая по расплывчатой глине вниз, хватаясь за всё, что под руку попадётся. Меня остановило, наверное, только осознание того, что, покатись я кубарем, обязательно снесу на своём невнимательном пути ни в чём не повинных туристов из других городов. Итак, в конце концов среди концов свежевыжатой травы, измазавшись по уши в грязи, мы взгромоздились наслаждаться пейзажем, а из-за угла появилась чистенькая улыбающаяся Женька, спокойно, в темпе неторопливого вальса, поднявшаяся по пологой дорожке.
Мы побродили по окрестностям, наведались в Сечь (которой, как выяснилось, тут могло и не быть вовсе), напились чаю и отправились восвояси на вокзал. Яну мы, правда, на время потеряли – в последний момент она решила наведаться в гости к Жене. А нам с Иришей удалось провинциально отобедать кебабами и насидеться на подоконнике в обнимку с рюкзаками (и авоськами моей обожаемой коллеги).
Мы вовремя забрались в вагон… и я уже приготовилась сладко дремать, но впечатления насыщенного уикенда, странный ребёнок напротив и неудобное кресло способствовали лишь неуёмному желанию оказаться дома.
К тому же, в разгар сна, как обычно, раздался звонок.
Собираю вещи я, как правило, задолго до. Поездка в Запорожье – не исключение. За пару часов до полуночного выхода, разумеется, маялась. Терпеть не люблю поезда – как отметила когда-то моя заМЕЧТАтельная инопланетянка: «Повисшей на крюке шмоткой себя чувствуешь». Электрички ещё туда-сюда, коли комфортабельные, самолёты – отлично, быстро и элегантно, разве что ожидания утомляют (в аэропорту зачастую проводишь больше времени, чем в полёте), а так… моя страсть – автобусы.
Но на этот раз удобно срослось с ночным плацкартом. Странно в половине второго забираться в вагон, укладываться спать в белую влажную (похоронную?) постель, чтобы в шесть утра уже бодро выскакивать на серо-туманный моросящий вокзал. Меня слегка раздраз(н?)или наши соседи – влюблённая парочка обывательского типа, вкупе с недосыпом и нагрянувшими в самый неподходящий… настроение у меня было смутное, в унисон тяжёлому утру.
В щекотливом отношении своих коллег я – настоящая птица-дифирамб, причём уже год как, что для меня равнозначно жгучей искренности. В Запорожье мы отправились с наилучшим из вероятных гидов – Яниной, дизайнером, художником, архитектором из тончайших сфер. Она нашла нам рыжую Женю с ночлегом и выгуляла перед завтраком по знаковым местам своей юности – проектный институт, промзона за мостом и красная речка, сопровождая уместными ремарками режиссёра-энтузиаста. Любое место, даже если это город продвинутого социализма в расцвет постсоветской независимости, очаровывает, если его подают под соусом нежной привязанности, если познаёшь его рука об руку с горячо влюблённым… Особенно, если этот самый пресловутый влюблённый увешался тремя сумками, смешно откидывает чёлку со лба и смеётся колокольчиково…
А потом случился ароматный кофе в сталинке с тёртым овощным пирогом и мартовской Стешкой. И широкая улица с победителем градостроительной выставки. Признаться, я не отличаю конструктивизм от сталинского ампира, но заразительный Янушкин архитекторский азарт впечатлял… Без неё я бы вовек не отметила харьковского двойника, да и на самое значительное скопление ленина вряд ли обратила внимание – ленинский проспект (по мнению запорожцев самый длинный в Европе, но, разумеется, уступающий харьковскому Московскому), порт ленина, Днепрогэс ленина…
За пороги стоит ехать проникаться духом языческим ли, казачьим ли, ради реки, мостов и живописного острова, ради единства противоречий природного и рукотворного, древнего и (псевдо)современного, чтобы впитывать сложное, спёртое, замысловато-обыкновенное дыхание востока.
А ещё, конечно, замёрзнуть вусмерть на верхней палубе туристического теплохода, аккурат после шлюзования… напиться холодного глинтвейна и атаковать первый попавшийся мужской туалет на берегу, прилежно оплатив ключ в близлежащем кафе, – к женскому замку он не подошёл, как ни вставляли… под общее бодрое мычание, под грозное рычание и дружеское ржание дюжины нетерпеливцев. Люди невыносимы, к чему удивляться внезапным приступам мизантропии?.. Справлять втроём нужду в единственное доступное отверстие в сопровождении упрёков / советов снаружи – удовольствие сомнительное, если не сказать хуже. А мы со всей широтой славянской души даже оставили им ключ, обеспечив бесплатное посещение мест не столь отдалённых… впрочем, захлопни мы перед носом жаждущих задумчивости дверь, нас бы, верно, разорвали на клаптики. Я выбираю не погружать осознанно человека в ситуацию, когда всё гнилое, агрессивное и чреватое ползёт наружу адовым змием… Я в этом смысле немного Шлинк, здоровья ему и долголетия.
Да-да, переживаю всерьёз. Я, например, в отрочестве искренне хотела встретиться с Солженицыным, влюбившись (впервые не в конкретного живого, хоть и всегда иллюзорного!) в его персонажа. Солженицын умер. Не так давно я с обожанием увязла в Пратчетте – разумеется, с желанием поговорить с ним лично. И Пратчетт почил. Шлинк – моя нынешняя горячечная страсть, я чрезвычайно волнуюсь.
…Не отпускает прошлое, как его не запирай, не пережёвывай, не отпихивай в дальний чулан.
Дубовая роща накрыла какой-то совковой ностальгией – с ржавеющим колесом обозрения… с гофрированными крышечками над круглыми кабинками, напоминающими поделки младших школьников; с древними аттракционами, такими щемяще трогательно знакомыми с детства; с допотопными шашлычными и лохматыми шапками нестриженных деревьев; с мостиком над камышовым озерцом и шестилетней золушкой, уронившей в воду туфельку; с престарелым принцем с удочкой, вернувшим розовое мокрое счастье с бантиком на берег… и крошечные ладошки Яны с другой планеты, отстукивающие аплодисменты хеппи-энду в моей голове, и хронически недо(раз!)умённая прохладно-эзотерическая Женя из иной галактики.
Где на лицо не ляжет тень, не ляжет тень сейчас и присно, благословляю этот день… и этот день, и эту пристань… и я увижу дальний свет, и дом, и ласточку над сливой, и я пойму, что горя нет – есть неуменье быть счастливой… Ни о тебе, ни о себе, об этой улице пологой… Она спускается к реке – и слава богу!..
Когда он вдруг оборвал мою слегка захмелевшую тираду про чудо / чуткость быть искренним, не прячась за усмешку (ни дать, ни взять – почернеет и отпадёт!) вопросом / утверждением: «Ты о себе?!»… я задумалась. Нет, в порыве не было ни капли меня. Себя я давно вычеркнула. А смысл?.. Я думала, что не в силах простить пресловутое слабого не бьют… А на поверку – нежелание слышать. Самое печальное не столько казаться, сколько преломляться сквозь чужое восприятие даже не в болото (оно глубоко и затягивает, а всё глубокое несёт хотя бы перспективу бездонности), в лужицу. Не грешу ли я сама?.. Безусловно! Только последние годы ищу оправдание в долгоиграющих восторгах (раз, два, три!)очарований.
Я по обыкновению сбрасываю в одну корзину воспоминания точно так же, как когда-то совсем маленькой рисовала красками – бессистемными пятнами… Папа улыбался и хвалил мой бесталанный авангардизм.
После пиццы натёртая нога уже не казалась русалочьей трагедией, а бульвар и набережная вдвоём в лучах, наконец, расцветшего солнечными зайчиками заката обрушились сладким умиротворением и эпопеей в поисках весёлки.
Женя рассказала о парке с многозначительным названием «Радуга»… а я додумала ползающих черепах с крякающими уточками, пруды, лепнину и резные решётки. Не спрашивайте, почему и зачем. Я часто не контролирую воображение, и если уж ему взбрело – даже не пытайтесь его переубеждать, его упрямство непроходимо, как известный синдром.
Итак, мы отправились разыскивать символ преломления света (семицветья?.. отражения?.. дискриминации?..). И, конечно, ничего не нашли и заблудились в трёх соснах.
Уже в сумерках мы пересеклись с Яной в безфонарном мраке околопроспектных улиц… в Запорожье отсутствует как таковой центр – всё вокруг ленинского. И теперь уже втроём – с коренной запорожкой – пошли в пресловутую весёлку. Когда бы мы ещё потаскали мнительную и беспокойную Янушку тёмными улицами?.. Радуга переехала на другую планету – в соответствии с законами жанра мы, хромая натёртыми стопами, вернулись домой ни с чем.
По-моему, так сладко и крепко я не спала никогда.
Много воды утекло… чуть больше месяца прошло: ссоры, усадьбы, аквааэробика, шпионские игры, усталость, компот, театры и расстройства, отпуск, дача, купание, зоопарк и… закольцованность домом в бесповоротности и окончательности происходящего. В жизни масса моментов, ради которых стоит жить, но между ними просто немыслимое число таких, когда хочется подохнуть, причём неоднократно… Экзистенциальный кризис сделал меня неугомонной, тоска толкает на приключения, сны становятся всё откровеннее, беспокойнее, причудливее. Когда день наполнен до краёв – нет времени на скуку с тревогой, а вот в противном случае – дышать невмоготу.
…С утра в воскресенье я простила Жене всё её иновселенство за свободную ванную, кофе, горячие воду и бутерброды.
А потом случилась Хортица. В дождь и пронзительный ветер. Через мост к музейному холму в компании на редкость приятственной сегодня Жени и Янушки с авоськами (основную несли поочерёдно все – нынче большей частью отличившаяся добродушием и недюжинной предусмотрительностью Евгения).
Я упорно колдовала окончание противных капель и промозглого дутья. Мне даже удалось добиться некоторой серо-неумытой стабильности густых туч, когда мы группой без полосатых купальников влезали на возвышенность с потрясающим видом, соскальзывая по расплывчатой глине вниз, хватаясь за всё, что под руку попадётся. Меня остановило, наверное, только осознание того, что, покатись я кубарем, обязательно снесу на своём невнимательном пути ни в чём не повинных туристов из других городов. Итак, в конце концов среди концов свежевыжатой травы, измазавшись по уши в грязи, мы взгромоздились наслаждаться пейзажем, а из-за угла появилась чистенькая улыбающаяся Женька, спокойно, в темпе неторопливого вальса, поднявшаяся по пологой дорожке.
Мы побродили по окрестностям, наведались в Сечь (которой, как выяснилось, тут могло и не быть вовсе), напились чаю и отправились восвояси на вокзал. Яну мы, правда, на время потеряли – в последний момент она решила наведаться в гости к Жене. А нам с Иришей удалось провинциально отобедать кебабами и насидеться на подоконнике в обнимку с рюкзаками (и авоськами моей обожаемой коллеги).
Мы вовремя забрались в вагон… и я уже приготовилась сладко дремать, но впечатления насыщенного уикенда, странный ребёнок напротив и неудобное кресло способствовали лишь неуёмному желанию оказаться дома.